Знал бы Пушкин

РА была, несомненно, шикарной женщиной. Её можно было без зазрения совести дать сорок лет, при этом с удовольствием отметив прекрасное гибкое загорелое тело, тугие аппетитные выпуклые бедра, высокую упругую грудь, длинные ухоженные руки, пахнущие как-то особенно свежо и возбуждающе, с красными аккуратными ногтями. Её лицо выдавало в ней отличного педагога, чуткого, понимающего и требовательного, но так же и похотливую самку, меняя выражение от по-женски испытующе-насмешливого и мечтательного, до грозного и расстроенного неудачами учеников или происками нашего пожилого директора. В общем, для Петра она была образцом женской красоты, и, смотря снизу вверх из-за парты, он видел, как она опытна и искушена, впитывая её сочную зрелость как хорошее вино.
У Петра она вела русский язык и литературу по понедельникам и средам. Уже в пятом классе, ощутив первые робкие зовы плоти, Петр украдкой бросал на неё короткие взгляды, любуясь изгибами её тела под солнечными лучами, когда она писала на доске. Отвернувшись к окну и презрительно глядя на Лену Кобзикову, толстую и прыщавую одноклассницу, он, нерешительно давая волю своей фантазии, представляя то запертый на ключ кабинет, то спальню с черными простынями, то, смешно сказать, школьную столовую. Тайные желания заставляли оргастически пульсировать вены на висках и вызывали в брюках то сладостное напряжение, когда неудобно сидеть и хочется залезть рукой в трусы.
Судорожно вздыхая, он наблюдал за движением её влажного розового языка в щели сладких губ, когда она, глубоко втягивая воздух, начинала рассказывать о конфликте между разумом и чувством в бессмертном произведении какого-нибудь Грибоедова или давала пример анализа построения поэмы или сонета в западноевропейской литературе. Во время этого её рука как бы машинально скользила по теплой бардовой ткани её любимого облегающего платья, через которое проглядывались прелестные соски, которые так и хотелось пощекотать губами или резко сжать пальцами. Глядя на её изящные колени и бедра в темных чулках, ласкающих эту симфонию изгибов, Петр, дрожа, скользил взглядом выше, туда, где в его воображение темнел аккуратный треугольник волос, и проваливался пальцем, а то и языком во влажную и терпкую глубину. В это время он наяву слышал симфонию её стонов и всхлипов, заглушающих все звуки в мире. Когда строгий голос РА смягчался, и на щеках расцветала улыбка, Петр ловил, вслушиваясь, нотки наслаждения и в мечтах видел это лицо перед собой, сотрясаемое дрожью экстаза. Движения её широкого зада у доски были плавными и совершенными, а во взгляде, скользившем по классу в поисках «новой жертвы» чувствовались оттенки похоти, но почему-то одновременно усталости и надломленности.
Перед поступлением на ветеринарный факультет местного вуза Петр договорился с учительницей о нескольких подготовительных занятиях. Он был, видимо, её лучшим учеником, и она относилась к нему ласково-насмешливо и одновременно требовательнее, чем к остальным.
Уроки явно шли Петру на пользу. Каждый раз, заходя в её маленькую и со вкусом обставленную квартиру (РА была разведена с мужем, а дети выросли), он с наслаждением вдыхал сладкий аромат её “гнездышка”, её духов, выстиранного белья, даже книги здесь пахли немного по-другому, не так, как дома. . . .

При этом его на мгновение охватывало то же самое чувство, что и на уроке, только усиленное стократно.
Однажды дверь долго не открывалась, и Петр, бросив взгляд на скромные резиновые калоши рядом с дверью, уже собирался уходить. Однако внезапно дверь приоткрылась, и его тихо окликнул знакомый голос. Р. А, прикрывая грудь пушистым полотенцем и придерживая каштановые пряди, извинялась и приглашала его войти:
- Ой, извини, совсем забыла, ты проходи, я сейчас.
Ученик некоторое время просидел на пахнущей сдобным печением кухне, разглядывая цветные обои и обложки глянцевых женских журналов на подоконнике. В ванной слышался плеск воды. Через несколько долгих минут Р. А. вышла в широком халате и с полотенцем на волосах.
- А я совсем и забыла, ты уж извини, пожалуйста, – бодро сказала она, и, открыв учебник, дала делать несколько упражнений, а сама ушла в спальню.
Слово “спальня” будет в нашем рассказе условным сигналом к началу любовных действий. Здесь слово берет Петр.
Так вот, дав мне работу, она пошла в спальню. К черту эти занудные упражнения, подумал я. В отражении в кухонной двери я видел, как она скинула халатик, обнажив лакомое тело. Эту красоту она закрыла легким домашним платьицем с широким вырезом спереди. Я как завороженный следил, как она изгибается, видел грудь, правда вполоборота, иногда она вздрагивала, касаясь себя в нежных местах, сама того не замечая.
Вдруг она повернулась достаточно резко и поймала мой взгляд. Я тут же стыдливо так наклонился над книгой, и строчки предательски затанцевали пунцовыми змейками.
- Петя, что ты за мной всё наблюдаешь? – прозвучал сзади её строгий голос.
Я уже открыл рот, чтобы пролепетать более-менее подходящее оправдание, как тут выпалил, сам изрядно испугавшись:
- У вас изумительное тело. Такое красивое. Вы возбуждаете меня.
- Не говори ерунды. - Она села на стул несколько поодаль и начала листать другой учебник. - Ты так пристально глядишь на меня на уроках. А потом ерзаешь, как безумный. Думаешь, я не замечаю? Все это сильно смахивает на ребячество. Да это так и ЕСТЬ, - сделала она ударение на последнем слове. Напряжение спало.
- Но вы мне действительно очень нравитесь. И да, я порой просто не могу усидеть на месте. Особенно если вы надеваете Ваше любимое платье с розой на груди…
Она резко вспыхнула, но тут же взяла себя в руки.
- Ты, Петя, считаешь, что я слишком вызывающе одеваюсь для своего возраста? Ну, это уж слишком! Ты должен думать над тем, что говоришь.
Отвернувшись, она стала наливать себе чай. Её шея так и манила меня, а раскрасневшиеся после душа губы так и ждали, что я в них вопьюсь.
- Вы, наверное, так долго уже без мужчины, - бесстыдно вырвалось у меня.
Я быстро перевел дух, и, чтобы она не успела прийти в ярость, спросил:
- Можно Вас поцеловать?
От удивления Р. А. вздрогнула, резко повернулась и немного подалась вперед. Я молниеносно подхватил это движение и через мгновение припал к горящим и влажным губам. Она пыталась сопротивляться, однако её глаза, такие широкие и удивленные вначале, медленно закрылись. Пушистые ресницы прикрывали темную щелочку. Однако это быстро закончилось. . . .

Тяжело дыша, она оттолкнула меня, тихо сказав:
- Петя, не надо, - с той самой восхитительной стонущей нотой в голосе.
Во мне уже горел огонь, и останавливаться я не собирался. Вскочив и чуть не опрокинув стул, я обвил её сильный стан руками, словно боясь, что Р. А. может вырваться и улететь, и сильно прижал к себе, чтобы она почувствовала во мне мужчину. Через несколько секунд она обмякла, и я принялся судорожно покрывать поцелуями всё, что видел – эти прелестные шею, губы, пальцы. В это время мои руки искали дорогу к драгоценнному сокровищу, спрятанному под тонким слоем ткани.
- Идем в спальню, нас могут увидеть из дома напротив, - прошептала она, гладя меня по затылку.
Я подхватил её, как восьмиклассницу . . .
и осторожно понес на шикарную широкую кровать, эдакий «траходром», застеленный голубыми шелковыми простынями. Я весь дрожал, как в припадке, когда скидывал то немногое, что на мне было; абсолютно голый и с возбужденно торчащим членом, который за время нашей игры достиг просто чудовищных размеров, я застыл в восхищении, глядя, как она ложится.
- Какой ты красивый и сильный, – прошептала учительница из-под одеяла. Что же ты не ложишься. Я подвинусь.
Долго упрашивать не пришлось. Я нырнул в море шелка и тепла. Сразу же наши тела сплелись в сладострастном поцелуе. Я четь ли не срывал с неё тонкие кружевные трусики. В возбуждении она наполовину показалась из-под одеяла и наклонилась надо мной. Боже, как она была прелестна. От былой строгости не осталась и следа. Она была просто девчонкой, которая хотела любить и быть любимой!
От поцелуев я переходил к ласкам груди, пощипывая соски, теребя их языком и постепенно спускаясь ниже, на атласную гладь живота с маленьким аккуратным пупком. Она слабо всхлипывала, как от слабой боли. Мягко отняв руки, закрывавшие густые заросли на лобке, я прильнул к её обильно увлажненной киске, вдохнув терпкий и сладостный запах женщины. Её тело задрожало волнами, и влагалище превратилось в огнедышащее море. Забросив одну руку за голову и сжимая грудь другой, она пробормотала
– Tрахни меня, о боже как хорошо.
Продолжая потирать её пальцами, я медленно раздвинул её обалденные ноги и, оказавшись между них, взял член в руку. Он уже был готов взорваться, а яички налились кровью и просто лопались от густого семени. Немного подразнив её и поводив головкой по половым губам, я махнул бедрами и начал погружаться в неё. Р. А. судорожно всхлипнула и положила руки мне на ягодицы. Крепко сжав их, она начала толкать меня глубже внутрь, потом наверх, сама двигаясь подо мной то вперед то назад. Еле сдерживаясь, я остановился, прошептав:
– Hе так быстро.
Мы принадлежали друг другу, сплетясь на роскошной кровати, я водил пальцами по её губам, целовал её смуглую шею, чувствуя частые удары её пульса. Но вот мы опять начали нашу сладострастную гонку. Я то еле-еле входил в неё, то резко погружался внутрь. Она только стонала, закрыв глаза и трогательно сморщив брови и тонкий нос. Я трахал её, как дикий жеребец кобылицу, размашисто и резко, было даже слышно, как . . .

кровать бьётся о стенку. Мы упивались нашим райским полет ещё несколько минут. Вдруг она, судорожно сжав меня, вскрикнула, и я почувствовал быстрые сокращения её огненного влагалища. Через несколько секунд экстаз выгнул мое покрытое испариной тело, и я начал кончать, словно наполняя соком любви её всю. Внутри меня как будто что-то разорвалось. Она только похотливо улыбалась, раскинув руки.
Качнувшись ещё несколько раз, я с удовлетворенным вздохом опустился на одеяло рядом с ней, обвив её плечи рукой. Она, как маленькая, доверчиво прижалась к моей груди.
- Так хорошо, милый. Боже мой.